Гилгул - Страница 19

— Вставай, Лот! — продолжал кричать Нахор, внимательно наблюдая за священником. Адмийцы бросились бежать. Толпа устремилась по главной улице, дробясь и рассыпаясь, стараясь укрыться в домах, а в городские ворота вливались сотни и сотни людей, праведников, в один миг превратившихся в безжалостных убийц. Кто-то пытался просто перебежать через площадь, но натыкался на вооруженного ножом Нахора. Другие двинулись вдоль стены, захватывая город в кольцо. На мгновение бородача заслонила живая, шевелящаяся стена, а когда толпа расступилась, священник исчез. Нахор оскалился зло. Фиолетовые сумерки опускались на город, и то здесь, то там вспыхивали факелы и громадные костры — горели дома адмийцев. В вечернее небо летели снопы искр. Теперь на Нахора никто не обращал внимания. У праведных появилась более важная, глобальная задача: покарать проклятых Господом адмийцев. Шум стоял такой, словно в городе резвился десяток взбесившихся великанов. Трещали горящие дома, отовсюду доносились крики боли и ярости. Плакали дети и скулили умирающие под ударами камней собаки. По городу плыл едкий смрад тлеющих тряпок и сладковатый — горящего мяса. Над улицами повис густой запах теплой человеческой крови. На городской стене, как на гигантском экране, метались огромные тени. Улицы освещались все сильнее заревом пожаров.

— Лот, — Нахор озирался, боясь каждую секунду получить удар в спину. И не только камнем. Он выпустил мертвого старика, и тот упал на труп Исаака. Ухватив Лота за милоть, Нахор рывком поставил его на ноги. Лицо бывшего содомлянина покрывала корка из крови и пыли. — Пошли! — Нахор вытолкнул Лота на главную улицу. — Если мы будем осторожны, на нас не обратят внимания. Дойдем до твоего дома, ты возьмешь веревку, возьмешь свою жену и дочерей, и мы уйдем из Адмы! Переберемся через стену.

— Да, да, — механически повторял тот, не переставая ощупывать голову.

— И побыстрее! — рявкнул вдруг Нахор. — Мы можем опоздать! — Лот мутно взглянул на него. — Лот, — повторил Нахор. — Если ты не поторопишься, то, когда мы дойдем до твоего дома, у тебя уже может не быть ничего. Ни жены, ни дочерей, ни веревки, ни самого дома. Ты понял?

— Да. Пошатываясь, Лот побрел по главной улице. Нахор шагал рядом, настороженно поглядывая вокруг. С боковой улочки выбежал юноша, одетый в голубую милоть хасидея. Лицо, руки и ноги его были забрызганы кровью. На милоти висели темные капли. В руке он держал нож, на поясе болталась сумка с камнями. Глаза мальчишки горели восторженным огнем безнаказанности, на лице сиял азарт. Праведный почти налетел на Лота, но успел отшатнуться. Однако сандалии, залитые кровью, оказались слишком скользкими. Мальчишка потерял опору и упал в пыль. Нахор мгновенно вскинул нож, приготовившись к драке.

— Не убивайте меня, — заполошно крикнул мальчишка, пытаясь отползти в сторону и одновременно прикрываясь рукой, словно она могла спасти его от острого лезвия. Про свое оружие он даже не вспомнил. — Не убивайте! Я не сделал ничего плохого!

— Тогда тебе нечего беспокоиться за свою бессмертную душу, — усмехнулся жестко Нахор. Тон его не предвещал ничего хорошего. Мальчишка побелел. Из-под окровавленной милоти потекла лужица.

— Пойдем, — потянул его за рукав Лот. — Ты сам сказал: у нас мало времени.

— Чтобы убить, много времени и не нужно, — ответил Нахор, но опустил нож, проговорил, глядя юноше в глаза: — Иди к воротам и помолись хорошенько, ибо близится час гнева Господня и гнев Его будет ужасен. Нахор выпрямился, и они побежали дальше. У поворота Лот оглянулся и увидел в отсветах пожара одинокую неподвижную фигуру, черную на фоне оранжевого пламени. Мальчишка смотрел им вслед. На улице бесчинствовали праведные. Лачуга Исаака полыхала, словно коробок. Тут и там лежали изломанные, окровавленные тела. Лот остановился, с ужасом озираясь. Из некоторых домов доносились крики женщин. Мазанка Нахора стояла нетронутой. Очевидно, ее пощадили потому, что внутри никого не оказалось.

— Мы опоздали, — прошептал Лот. Нахор же, не говоря ни слова, зашагал вперед. Из проулка к нему метнулась по-звериному согнутая фигура в развевающейся голубой милоти. Нахор даже не остановился. Он просто резко взмахнул рукой. Мелькнул клинок, испуганно поймав острием отблеск огня, и человек завалился на землю, зажимая рассеченное горло.

— Запомни навсегда, — Нахор обернулся к Лоту и раскинул руки крестом, указывая на происходящее вокруг. — Так умирает праведность! Лицо его освещалось всполохами пожаров, а в бездонных глазах горела ярость. Он резко свернул к дому Лота, приблизился к двери и шагнул внутрь, даже не замешкавшись. Через секунду кто-то закричал дико и страшно. Лот, стряхнув оцепенение, побежал к своей лачуге. Он был уже у самой двери, когда на улицу, сорвав телом полог, вывалился обнаженный мужчина. Руками он зажимал разрезанный живот. Лот оттолкнул его. Тот сделал еще два шага и повалился на бок. Распахивая рот, раненый лежал и тихо поскуливал, суча ногами. „Совсем как давеча Исаак, — отстраненно подумал Лот“. Странно, но ему, содомлянину, хасидею, не было жаль умирающего. Он шагнул в дом. Его жена и старшая дочь сидели в самом дальнем углу. Младшая, стоя в стороне, испуганно куталась в милоть. У двери полулежал мужчина. Лицо его было бледным от боли, а по щекам катились капли пота. Голубая милоть его быстро намокала кровью. Скрюченными пальцами он держался за живот. Нахор же стоял рядом с лежаком, склонившись над третьим хасидеем. Ноги того подергивались в агонии. Правая рука мелко била по лежаку. Мужчина громко и жутко хрипел. Наконец Нахор выпрямился, вытирая лезвие ножа об одежду. Повернувшись, он заметил Лота, улыбнулся скупо.